ДЕСЯТЫЙ ДЕНЬ ДОПРОСА
Стоменов: - Как я отношусь к женскому полу? Хорошо отношусь, чего еще тут скрывать. А вот как девки меня любят - так это любо-дорого послушать! Нам, Борислав, как заповедано: желанья плотского не чурайся, женской ласки периодически вкушай всласть, а если на какую хранитель особо укажет - семя свое дай ей, чтоб, значит, потомство твое по свету шло.
Глянется если баба какая особенно - с ней всю жизнь оставшуюся провесть можешь, но только с условием одним-единственным: не быть в союзе этом деток никогда. Так нам Никола заповедовал: "Семя Кривошеевское в третьем колене тогда только сильным сделается, когда дите, народившееся во втором или в первом, без отца своего будет с рождения своего". От чего так - не знаю я, Борислав, да только семя свое Кривошеевский или Никитовский сеет, но воспитывателем народившегося не становится, равно как и баба - если в чреве своем от мужика какого-то нужного в чреве своем носит, то и по разрешению благополучному воспитывателем мужика этого делает и больше ребенка этого не видит никогда.
Ну а если баба из наших полюбовника найдет себе на веки вечные, а бабе нашенской такого найти, что тебе затылок почесать, трудов не составляет, она плечом поведет - да и повалится полюбовник этот в ноги ей… Так вот, и ей тогда деток не иметь никогда будет.
Так Олюшка наша поживает - та, которую поминал я уже, как
баб из других деревень изводила она… Живет с миленком своим в краях швейцарских,
домик у них там ладный, живут вдвоем, мужик ентот надышаться на нее не может.
Она его подмолодила Силою Магии втайне, хвори многие у него извела, ни слова
об этом ему не сказав. Любит его она, сильно любит, Борислав… И знаешь,
скажу я тебе что? Смерть то ей раньше принять придется, да только и он за
ней поутру на день следующий помрет. Вот и выходит сказочно - и жили долго
и счастливо, и умерли в один день… И в царстве ином любить друг дружку будут
вечность, так уж она для себя и для него выбор сделала…
У меня, Борислав, девять деток по миру этому ходят, восемь сынков и одна
девка. Их я не видел никогда, но коли чего знать о них захочу - хранители
всегда скажут все в подробностях. У Николы четыре сыночка будет - трое по
Руси шастают, а один, значит, гражданином Америки является, с именем нерусским.
Отчего так по-разному выходит - так это не нам решать, а хранителям нашим,
а по страстям телесным - тут уж мы сами распорядителями будем…
Слышал, Борислав, сказочку, где шапка-невидимка была? Так вот, у меня и у других, Кривошеевских, как будто эта шапка-невидимка имеется. Ты не хмылься, а до конца дослушай! (вероятно, следователь сгримасничал, я этого не заметил. - Дополнение К. Ракшиева). Мы ведь, Борислав, до людского внимания не особо охочие будем. Возьми соседев моих - жили рядом, а ничего они сказать-то обо мне не сказали, верно? Видеть они меня видят, да не замечают совсем. Мимо меня их взгляд проходит, словно интересу к персоне моей нет у них ни на грош, словно и нет меня там, где я стою…
Вот это и есть шапка-невидимка, про которую объясняю я тебе. Никакая, конечно, не шапка это, а состояние духа особое, колдовское, магическое - чтоб, значит, от любопытства и любознательности человечьей хорониться, для глазу людского неприметным делаться… Во как, воодушевился ты, смотрю, никак пользу для наук шпиенских ваших почуял, ась? Только не о шапке этой речь я веду, а о том, что если время утех любовных настает. Если девка какая-нибудь интересна мне стала, то шапочку снять эту надобно, потому как не имеет к тебе интереса ни люд, ни зверь, если угодно, пока в настрое этом находишься. А как снял - тут и девку охомутал крепко-накрепко. По законам библейским выходит, что грехом великим прелюбодеяние является, а если по-нашему, то благость и Сила в этом выходят немалые, только правильно взять уметь это надобно.
Никола так науку эту давал: коли не знаешь утех любовных, то познать должен непременно - с этого путь Мага начинается, Борислав, хотя и странным тебе это казаться может. Если баба целомудрие свое утеряла, а удовольствиев нету, то сладить так все надобно, чтобы пришло к ней это. Никола для этого и мази особые делал, и настои травные, и смеси трав сушеных, для костров предназначенных.
Мужика одним способом правил, если никак не способен был он по части этой выполнить, бессилием страдал, бабу холодную - другим… Непроста его наука была, Борислав, ой непроста. Велено было умение иметь самое совершенное - если для бабы, то, семя получив, ход ему давать или не давать на усмотрение свое. "Опосля, - говорит Никола, - хранители с вами будут и доподлинно скажут, надобно ли семени попавшему ход дать, аль не стоит, а пока сами кумекайте, нутро свое слушать умейте"… Если мужику науку давал, то семя брошенное учил по воле своей плодным или бесплодным сделать, а еще чтоб Сила была у него долгою и приходила повторно в самом быстром времени. Как учил, опосля расскажу, если охота будет.
Так вот, когда баба охочею станет надежно, а мужик какой от слабостев своих избавление возьмет - так зачинать надобно потеху свальную в месяц два раза - на луну новую и на луну полную особенно. Деток, малых совсем, травкой опаивали сонной, да еще двух старух и мужика одного, хворого безнадежно, бессильного, а остальные все к полночи на поляне лесной располагалися… Никола сосуд с собой брал, где настой его, для дел этих надобный, был, да черпак - чтоб пить, значит, а Ерофей, отец его, котомку захватывал, где травы сушенные для костра были. Питье свое Болтун - водой называл Никола, а травок этих смесь Шалунок кликалась. По приходу Никола костер большой раскладывал, а костер половинно собирался из свежих веток лиственных и хвойных и из суковин старых да высохших. Ерофей Болтун - водой всех опаивал, да и сам попивал изрядно.
Разжигал Никола костер великий, а потом сидел подле него,
да Шалунка время от времени подбрасывал, а в потехе нашенской участия не
имел, потому как охрану строго держал от путника случайного да от зверья
нежданного… (следователь ерзает на стуле)
А уж мы, Болтун-воды опившись, до утра тешились… Там, Борислав, сестру от
брата никто не различал, равно как и дочь от отца своего… Все смешивались…
Следователь (останавливая жестом): - Говоришь складно, только больно уж скучным рассказ твой выглядит. Не воодушевляли тебя ночи эти, как я погляжу.
Стоменов (вздыхая): - Эх, Борислав, Борислав… До чего вы народ мелкий, как я погляжу. Тебе вот начальство твое оборот сделало пустяшный, а ты уж и за сердце хвататься, а по роду Кривошеевских что я, что другой кто-то сердчишко твое вырвет рукой голою - и свое лишний раз не дрогнется. Жизнь у нас степенная, равновесная: одно время приходит - и страстности придаешься великой, другое время настает - и удерж совершаешь,
Силу большую обретаешь, а третье приходит - помощь кому-то
делаешь, аль, напротив, недруга жизни лишаешь… Я, Борислав, удовольствие
имел тогда, когда в потехах этих участвовал, а не теперь, когда про них
сказываю, потому как страсть плотскую только плоть одна и содержит, а если
ум плоть удовлетворить умеет - так и мертвою для страстности та плоть будет…
 |
 |
 |